Спустя мгновение она испустила крик радости, видя, как с палубы сходят ее дети, грязные, оборванные, закопченные, но невредимые.

– Где Калем? Где еще одна лодка?

– Элекраны.

Брому Тергьету не надо было больше ничего говорить. Одно это слово наполняло ужасом душу каждого рыбака. Вероника слышала об этих страшных электрических скатах, живших где-то в открытом океане. Ни один рыбак, сталкивавшийся с ними, не оставался в живых. Она выпрямилась, не давая отчаянию завладеть собой. Прежде она должна выслушать весь рассказ.

– Мы натолкнулись на их гнездо. Элекраны окружили нас, как живые молнии. Они пошли на нас как будто ниоткуда и со всех сторон. Бежать нам было некуда. – Голос отца то и дело прерывался, руки тряслись, пока он рассказывал свою страшную историю. – Не думаю, что они хотели напасть на нас, просто мы потревожили их… и они защищались. Засверкали молнии. У нас не было никаких шансов… никаких шансов на спасение.

Отец с трудом дышал, глаза его были красны от ожогов и слез. Казалось, ему просто страшно продолжать свой рассказ. Дети, дрожа и плача, прижались к матери.

– Калем схватил ребят и как рыбешек бросил их на мне на палубу. Что мне было делать?

Бром оглядел слушателей, словно ища у них ответа на свой отчаянный вопрос.

– Он крикнул мне, чтобы я спасал детей. Я едва слышал его слова сквозь вой ветра и треск разрядов. Потом он завел мотор и отвалил от моей лодки. Он понесся прочь, ни разу не оглянувшись. Мальчики сильно закричали, и Калем в последний момент все же обернулся. Этим взглядом он навсегда простился с нами.

Бром в бессильной ярости сжимал и разжимал кулаки.

– Клянусь вам, Калем направил лодку прямо в гущу этих тварей. Я понимал, что надо уходить или следующими поджаримся мы. Моей единственной мыслью было спасти малышей. Калем… Калем сознательно направил лодку в это живое электричество, и элекраны обрушили только на него всю силу своей ярости. Наконец я завел мотор, и мы понеслись прочь, а когда я обернулся, то на месте лодки Калама увидел только огненный шар. Элекраны сгрудились вокруг нее, меча свои молнии.

– Он спас жизнь этим ребятам и мне. – Старый отец посмотрел на дочь, а потом отвернулся, избегая ее ответного взгляда. – Калем Вазз позволил нам уйти. Я обязан ему сохранением своей никчемной жизни, но ведь все надо было сделать по-другому! У него красавица жена и двое детей. – Бром испустил тяжкий безнадежный вздох. – Он должен был спасти детей и себя. Почему остался жив я, а не он?

Люди, стоявшие вокруг, тихо переговаривались, а Вероника крепко обняла детей и отца, деля с ними страшное горе. Они стояли на пристани, обнявшись и ища утешение друг в друге.

164 ГОД ДО ГИЛЬДИИ

38 год Джихада

Десять лет спустя после прибытия беженцев с Поритрина на Арракис

Я вижу видения, и я вижу реальность. Как должен я отличить одно от другого когда решается будущее Арракиса?

Легенда о Селиме Укротителе Червя

Уже много лет пустынные бродяги не совершали такого удачного нападения на чужеземцев. Услышав сигнал ночных разведчиков, Марха и Исмаил вместе с другим членами племени вышли на гребень скалы и стали смотреть, как возвращаются домой удачливые грабители. Люди двигались по залитой лунным светом песчаной равнине, словно маслянистые тени. Марха видела, как они миновали гребень дюны и по потайным тропам начали подниматься к упрятанным в лавовых скалах пещерам.

Этим набегом руководил сам Джафар, хотя он говорил Мархе, что для таких дел ему духу не хватает. Увлеченный провидениями Селима Укротителя Червя, этот человек с мощной волевой челюстью был исполнен решимости следовать памяти вождя. Но при этом он испытывал внутреннее неудобство и часто говорил, что ему не являются видения, в которых он был бы вождем их движения.

Где-то внизу, в глубокой пещере, мирно спал сын Мархи Эльхайим, которому уже сравнялось девять лет. Умный живой мальчик был полон идей, но пока он не сознавал ответственности, которая ляжет на его плечи – плечи единственного сына Укротителя Червя.

Марха испытывала сладкую муку, вспоминая свою любовь к Селиму – как к легендарной личности и как к обычному человеку. Она понимала его сны и тот путь, которым он намеревался вести племя для достижения являвшихся в тех снах целей. Ей было больно видеть, как теряется эта цель, пути к которой не способны видеть последователи Укротителя после его гибели. Джафар и Марха сделали все, что было в их силах, чтобы сохранить единство в племени отступников, живущих по своим законам вдали от цивилизации. Но не прошло и десяти лет, когда ее муж принес себя в жертву Шаи-Хулуду, а его поступок многим уже казался бессмысленным. Как мог он надеяться, что его страстная цель окажется неприкосновенной на протяжении тысяч лет, которые он провидел в своих снах?

Она понимала, что настает время радикальных перемен. Народ чувствовал себя в безопасности, разнежился и проникся самодовольством и недопустимой мягкостью.

Несколько дней назад Марха собрала взрослых людей племени и настояла, чтобы они оседлали червей и отправились к городу Арракису. По дороге они должны выявить все караванные пути, и если обнаружат лагеря сборщиков пряности – уничтожить их. На задание отправилась группа из четырнадцати человек – то были люди, знавшие Селима при жизни и жаждавшие действовать, а не отсиживаться здесь, в дальнем краю пустыни…

Бежавшие с Поритрина рабы внесли в племя свежую кровь и новые мысли. Многие из рабов взяли в жены местных женщин, и в племени появились энергичные дети. Исмаил сумел вывести свой народ в обетованную землю, освободив его от оков рабства. Хотя жизнь в поритринской неволе состарила Исмаила раньше времени, здесь, на свободе, он сбросил с плеч тяготы жизни. Через десять лет после того, как экспериментальный спейсфолдер рухнул на скалы Арракиса, Исмаил выглядел намного моложе и сильнее, чем в то время. Это был солидный сильный вождь, не склонный, впрочем, к насилию. Он ни в коем случае не был революционером, готовым на убийство ради достижения своей цели.

Но такие вещи были необходимы и неизбежны здесь, на Арракисе.

Исмаил не присоединился к походу, предпочтя остаться в пещере с Мархой и ее сыном. Он не был воином и не стал учиться ездить на червях, хотя Марха вызывалась стать его учителем.

Она давала ему частные уроки выживания в пустыне, а он в ответ учил ее буддисламским сутрам Корана, которые запомнил, будучи еще ребенком. Он пытался объяснить Мархе философскую сложность дзенсуннитского толкования Корана и рассказать ей, каким образом эти воззрения сформировали основу важнейших решений его жизни. Марха спорила с ним, проявляя недюжинный ум и часто тонко улыбаясь, доказывая Исмаилу, что тексты святого писания можно приложить не ко всем жизненным ситуациям.

Исмаил недовольно морщился.

– Когда Буддаллах полагает закон, он не меняет его, если ветер вдруг начинает дуть в другом направлении.

Марха ответила ему пристальным тяжелым взглядом:

– Здесь на Арракисе, те, кто не желает приспосабливаться к местным условиям, быстро погибают. Где был бы Буддаллах, если бы все мы превратились здесь в высохшие мумии?

В конце концов Марха и Исмаил достигали согласия, получив обоюдное удовольствие от этих интеллектуальных споров, ибо в них они находили способы приложить сутры буддисламского Корана не только к легенде о Селиме Укротителе Червя, но и к повседневной суровой действительности Арракиса…

Вернувшиеся вошли в пещеру, нагруженные пакетами и мешками с похищенным продовольствием и инструментами. Самое приятное заключалось в том, что Марха, пересчитав разбойников, убедилась: число их не убыло – никто не был убит или захвачен в плен.

Она улыбнулась. Селим учил их аскетической жизни, но когда разбойникам удавалось захватить богатую добычу, они каждый раз устраивали по этому поводу праздник. Веселье должно было начаться приблизительно через час.